ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ.

Тождество

Борис Михайлович Кустодиев – замечательный русский живописец – в девять лет был принят в Астраханское духовное училище, после окончания которого осенью 1892 года поступил в Астраханскую духовную семинарию. Известно, что церковное поприще не прельщало юношу, мечтавшего о живописи, и поэтому в мае 1896 года он подаёт прошение об отчислении из семинарии. Но отказавшись от карьеры священнослужителя, Кустодиев навсегда сохранил детские впечатления, связанные с церковными праздниками, сохранил восхищение загадочностью икон и таинственностью храмов, с одной стороны, и красочным великолепием их внутреннего убранства, сверкающим облачением священнослужителей – с другой. Церкви, колокольни, часовенки с большой любовью запечатлены им на большинстве полотен, рассказывающих о жизни русской провинции. Они у живописца такой же символ Руси, как Фудзияма на гравюрах Хокусая – символ Японии. Сам Кустодиев говорил: «Церковь в моей картине – моя подпись, ведь это так характерно для России».

Живописец с большим энтузиазмом встретил февральскую революцию 1917 года. Это подтверждает дочь художника Ирина, приводя следующие слова отца: «Ирочка, ты не понимаешь, что это за счастье, что у нас в Петербурге я вижу красные флаги свободы!». Не менее значима и следующая фраза, обращённая к дочери: «Счастливые вы, доживете и увидите всю красоту предстоящей жизни». Революционным событиям посвящено полотно «27 февраля 1917 года», на котором «звонкое зимнее солнце зажигает кумачовым цветом кирпичную стену дома, пронизывает чистый, свежий воздух. Движется густая толпа людей, щетинится остриями ружей. Бегут, размахивая руками, поднимают в воздух шапки. Праздничное возбуждение чувствуется во всем: в стремительном движении, в синих тенях, мечущихся на розовом снегу, в плотных, светлых клубах дыма».

Всё это так, но есть ещё один момент, заслуживающий зрительского внимания. Более трети композиции – что достаточно много – занимают размещённые справа церковь и колокольня, и это неспроста. Полагаю, они нужны на полотне, посвящённом февральской революции, только для одной цели. Празднично-ликующая демонстрация направлена Кустодиевым по диагонали мимо церкви, то есть мимо веры; на затенённом крыльце храма, то есть под сенью веры, остаются всего несколько человек. Уместно сравнить и дымок, идущий от церкви, с дымами фабрик: от последних чаду больше. Так вот, не является ли запечатлённое на картине радостное стремление масс к Свободе – бегством и от Веры, и от Свободы. На подобную интерпретацию картины наводят строки письма, отправленного Кустодиевым 29 апреля 1918 года В. В. Лужскому: «всюду дерутся, кто-то кого-то побеждает, накладывает один на другого контрибуции или в тюрьму сажает. […] Нашу соседку помещицу только что посадили в тюрьму и требуют 10 000 р. выкупа […] Вот во что выродились наши долгожданные свободы. Вспоминаю наши вечера у Вас в начале войны, когда все так горячо принималось и все были полны надежд на будущее, как все это оказалось не таким, как ждали и хотели». И ещё цитата: «правда, мы так привыкли ко всяческим не только трагическим случаям, но и сверхтрагическим, особенно в наше милое время пролетарско-крестьянско-коммунистического рая…». Через год после данного письма Кустодиев приступил к работе над картиной «Большевик», где он, по мнению некоторых искусствоведов, применил «типичный прием обобщения и аллегории. По узким московским улочкам густым, вязким потоком льется толпа. Сияет яркими красками небо, солнце расцвечивает снег на крышах, делает голубыми и нарядными тени. А над всем этим, выше толпы и домов, большевик со знаменем в руках. Осеняя все вокруг, трепещет алый, упругий на ветру стяг, подобный пламени радостного пожара. Звонкие краски, открытый и звучный красный цвет – все придает полотну мажорное звучание».

В приведённой цитате смущает прямо-таки садистское словосочетание «радостный пожар». Что же касается мажорно звучащего красного цвета, то, на мой взгляд, здесь история следующая. Говорящие и пишущие об аллегоричности картины умалчивают о запечатлённых на ней кровавых реках, пересекающихся с реками людскими. Обратите внимание, на картине большевик, порожденный народными массами, эти же массы и давит, да так, что хруст стоит. Перед нами не Гулливер, ведущий лилипутов в светлое будущее: судя по взгляду, знаменосец больше похож на циклопа.

Если в картине «27 февраля 1917 года» – только предчувствие беды, то «Большевик» беду констатирует: массы, на первом полотне шедшие мимо церкви, здесь сменили направление и двинулись прямо на неё. Слова же Кустодиева о том, что храмы на его полотнах – это и его подпись, и сама Россия, дают понимание того, что циклоп несёт угрозу и церкви, и художнику, и России. Думаю, Борис Михайлович Кустодиев совершенно сознательно в композиции «Большевика» повторяет композицию рисунка «Москва. Вступление. 1905». Смерть, несущая кровь, а не радостные пожары, является главным героем этого произведения, рассказывающего о жестоком подавлении декабрьского восстания 1905 года.

Она на рисунке так же огромна и так же безумна как Большевик. При сопоставление двух произведений волей-неволей рождается тождество: Большевик = Смерти.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>